Скандинавский путь (часть 1)
Feb. 11th, 2011 05:54 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)

Итак, мой перевод брошюры "The Nordic Way. Shared norms for the new reality".
Скандинавский Путь
Общие нормы для новой действительности
Мировой экономический форум ДАВОС 2011
Что такого особенного в Скандинавии?
При сравнении разных стран, например, через глобальный индекс конкурентоспособности, определяемый Всемирным Экономическим Форумом (ВЭФ), скандинавские страны почти всегда оказываются на первых местах или где-то рядом. В одном метаиндексе, который является совокупностью 16 различных глобальных индексов (конкурентоспособность, производительность, рост, качество жизни, процветание, равенство и т.д.) первыми в списке стоят четыре главных скандинавских страны − Швеция, Норвегия, Дания и Финляндия[1].
Каковы же причины? Действительно ли есть некая общая «Модель», характерная для всех скандинавских стран, и если так, будет ли она существовать дальше? Действительно ли она жизнеспособна, или даже отчуждаема для других частей мира?
В этом небольшом обзоре нам хотелось собрать из фрагментов то, что, на наш взгляд, дает некоторые правдоподобные объяснения относительного успеха скандинавских обществ. Если этот опыт сможет помочь улучшить понимание нашего способа ведения дел и породить обсуждение и развитие в других частях мира, мы будем очень рады. Общие ценности действительно предполагают передачу ценностей и опыта другим. Тот факт, что скандинавские страны показали устойчивость во время последнего финансового кризиса, в значительной степени, кажется, является результатом предыдущих глубоких кризисов в скандинавском регионе в 1980-ых и 90-ых. Во время этих кризисов скандинавские страны обновили и модернизировали свои экономические системы способами, которые иногда шли вразрез с предыдущим законодательством и системами налогообложения.
Клас Эклунд (Klas Eklund, старший экономист в SEB и адъюнкт-профессор экономики в Лундском Университете) в своей части «Скандинавский капитализм: извлеченные уроки», последовательно подводит нас к выводу, что то, что нам следует искать, это не бескризисная «скандинавская модель», а скорее «скандинавский опыт» – эффективные способы преодоления глубоких кризисов. Естественно, это поднимает вопрос почему скандинавские страны смогли справиться с подобными вызовами. Похоже, что возможным проведение жестких реформ сделала социальная сплоченность. Вторая статья, «Общественное доверие и радикальный индивидуализм», написанная Хенриком Берггреном (Henrik Berggren, историк, бывший политический редактор Dagens Nyheter) и Ларсом Трэгордом (Lars Trägårdh, историк, преподаватель в Ersta Sköndal University College) обращается именно к этой проблеме.
Множество людей рассматривают скандинавские страны как некий компромисс между социализмом и капитализмом. Согласно Берггрену и Трэгорду это совершенно не так. На самом деле это – комбинация чрезвычайного индивидуализма и сильного государства, которое сформировало плодородную почву для эффективной рыночной экономики: менее стесненные юридическими, практическими или моральными обязательствами в семьях, люди обоих полов становятся более гибкими и доступными для производительной работы в рыночной экономике. Равенство полов привело и к более высоким коэффициентам рождаемости и к более высокому уровню женской занятости на рынке труда, чем в других частях Европы.
Эффективность экономики также повышается от низких транзакционных издержек, обычно являющихся следствием общественного доверия, приверженности законам и низкому уровню коррупции. Согласно некоторым исследованиям[2], именно самые современные и индивидуалистические страны, и в особенности – скандинавские, характеризуются таким широким общественным доверием. Мы полагаем, как и эти три автора, что недостаточно разделить ценности. Ценности также должны быть переведены в практики, правила и законодательство. Культурные и социальные ценности не легко переносить через границы, но системы и политики, которые доказали свою успешность, вполне могут служить вдохновением для других.
Стокгольм, 20 декабря, 2010
Якоб Валленберг (Jacob Wallenberg, Chairman of Investor)
Кристина Персон (Kristina Persson, President of Global Utmaning and The Norden Association)
Скандинавский капитализм: извлеченные уроки
Клас Эклунд
Во время недавнего финансового кризиса четыре главных скандинавских страны продемонстрировали свою устойчивость. Они пострадали во время спада, но восстановились удивительно быстро. Ни одна из них не испытала разрушительного банковского кризиса. Хотя датский рынок недвижимости обвалился, ни одна из этих стран не имеет опасных бюджетных дефицитов, и ни у одной из них нет проблем текущего счета.
Их устойчивость вызвала международный интерес к тому, что иногда называют «Скандинавской Моделью». Однако, нужно быть очень осторожным относительно использования этого термина. Трудно найти хоть какой-нибудь общий скандинавский экономически шаблон, который можно приложить к другим странам. На самом деле, в значительной степени, скандинавские страны следуют различным экономическим стратегиям. Это наглядно видно в их позиции по отношению к евро. Финляндия - член Европейского Союза (ЕС) и ввела евро. Дания – член ЕС, не участвует в валютном союзе – но все еще сохраняет свою валюту плотно привязанной к евро. Швеция - также член ЕС, не отказывалась от валютного союза, но, тем не менее, не член зоны евро и имеет плавающую валюту. Норвегия, наконец, не состоит ни в ЕС, ни в зоне евро. Четыре страны, четыре различных стратегии.
Составляя индекс конкурентоспособности ВЭФ основывает его на 12 «основаниях», таких, как образование, инфраструктура, рыночная эффективность и т.д. В последнем отчете четыре главные скандинавские страны опередили Европейский Союз, превзойдя его во всех основаниях. В то же самое время скандинавы опередили США в 9 из 12 оснований, отстав только по объему рынка (что очевидно), инновациям и «эффективности рынка труда». Последнее определение, однако, является дискуссионным, поскольку «flexicurity» скандинавских экономик это просто другой способ организации рынка труда, не такой, как Англо-Саксонский, но необязательно менее «эффективный».
Конечно, у них есть общие экономические черты. Все четыре – маленькие открытые экономические системы с высоким уровнем доходов на душу населения. У всех есть довольно большой общественный сектор с высокими налогами, и у всех есть всеобщие системы социального обеспечения. У всех у них, однако, различная история и структура. Самая богатая скандинавская страна – Норвегия – в значительной степени базирует свое богатство на накоплении нефтяных и газовых доходов. Экономика Дании основана на транспорте и сельском хозяйстве; Швеция является успешной в производстве, целлюлозно-бумажной промышленности, телекоммуникациях и дизайне. Индустриальная структура Финляндии подобна таковой в Швеции, но промышленный сектор не столь широк. В Дании и Швеции – самое высокое отношение налогов к ВВП в мире. В Финляндии налоги ниже.
Изучая предыдущие кризисы
Что еще более важно – кризисы не миновали скандинавские страны. Напротив, я утверждал бы, что важная причина их относительного успеха сегодня – тот факт, что они перенесли глубокие кризисы в 1980-ых и 1990-ых – и смогли научиться на них. Все они использовали кризисы, чтобы модернизировать свои экономики, реформируя вполне уравновешенные системы и делая их более гибкими.
В этом смысле скандинавские страны - знаменательные случаи. В течение нескольких десятилетий они прошли путь от слабо функционирующих до сильных и развитых экономических систем. Но в их кризисных стратегиях нет никакого ясного общего образца. Датчане начали свой разворот еще в конце 1970-ых, у норвежцев кризис случился в 1980-ых, тогда как до шведов и финнов он добрался только 1990-ых – и более болезненным образом.
Дания была самой проблемной экономикой в Скандинавии, страдая и от инфляции и от высокого уровня безработицы. Она присоединилось к ЕС уже в 1973 (задолго до Финляндии и Швеции) и в самом начале решила, что для преодоления инфляции и недостаточного доверия к экономической политике ей необходима валюта с фиксированным курсом. В 1982 датская крона была привязана к немецкой марке. Много жестких программ ограничения расходов в 1980-ых, особенно «картофельное лечение», сделали возможной стабильность и доверие к обменному курсу, но, в то же самое время, увеличили безработицу. Как ответ, политика рынка труда стала намного более гибкой. В конечном счете, результатом стала низкая инфляция и постепенно улучшающийся рынок труда.
Норвегия испытывала длительный кризис финансов и недвижимости в конце 1980-ых, после кредитного бума, с которым не смогла справиться, и который закончился системным кризисом и национализацией основных банков. В начале 1990-ых, правительство, трудящиеся и руководство компаний заключили соглашение, согласно которому строгая фискальная политика должна способствовать стабилизирующемуся производству и занятости, а политика в отношении заработной платы должна служить конкурентоспособности в экспортном секторе, в то время как валютная политика была первоначально направлена на устойчивость обменного курса. Во время европейского валютного кризиса в 1992, монетарные власти перешли к политике таргетирования инфляции и плавающему валютному курсу.
И в Финляндии и в Швеции, 1980-ые были годами высокой инфляции и слабых валют. Обе страны прошли несколько циклов девальвации с последующей высокой инфляцией. Обе, как и Норвегия, имели проблемы в управлении после отмены госконтроля кредитного рынка, и обе же были поражены экономическими шоками в начале 1990-ых; Финляндия пострадала от коллапса торговли с Советским Союзом, а Швеция от высоких процентных ставок, защищавших фиксированный обменный курс. Результатом были банковские кризисы, сопровождаемые серьезными рецессиями с падающими уровнями ВВП и быстро возрастающей безработицей. Размеры были поразительны. В Швеции бюджетный дефицит достиг максимума в 12 процентов ВВП, а ключевая процентная ставка центрального банка подскочила до 500 процентов. Безработица учетверилась; в Финляндии количество безработных достигло почти 20 процентов. Только в 1992 году, когда политика твердой валюты была оставлена, стало возможным положить начало благоприятному развороту, но период строгой денежной политики сделал восстановление болезненным.
Таким образом, скандинавские экономические показатели в 1970-ых и 80-ых не были, выражаясь мягко, очень успешны. Наоборот, все четыре страны перенесли глубокий спад.
С тех пор эти страны преобразились. Причина, однако, состоит не в том, что налоги подскочили, или выплаты стали более щедрыми, или в любых других таких действиях, которые люди обычно связывают со «скандинавской моделью». Напротив, экономическая политика во всех четырех странах, правда до различной степени, была модернизирована, не в последнюю очередь рыночными реформами.
Смена курса
Политика высокой инфляции предыдущих десятилетий была заменена национальными целями по инфляции и в Швеции и в Норвегии, чьи центральные банки были пионерами в этом начинании. Дания и Финляндия, конечно, придерживаются инфляционных ориентиров Европейского Центрального Банка (ЕЦБ). В этом смысле у них всех есть цели инфляции, хотя в датском случае они выражены через фиксированный обменный курс. Неаккуратные бюджетные практики прошлых лет были заменены строгими правилами бюджета. И в Швеции и в Финляндии, сокращение бюджета составляло приблизительно 7-8 процентов ВВП в середине 90-ых, главным образом посредством сокращений расходов. В Швеции показатели государственного бюджета сегодня намного более жесткие, чем в зоне евро, и требуют, чтобы правительство показывало приличный профицит в хорошие годы, чтобы получить небольшой профицит по экономическому циклу в целом, имея в виду уменьшение государственного долга.
В Норвегии доходы от нефти и газа теперь должны распределяться согласно строгим правилам, чтобы сохранять правительственный бюджет более или менее сбалансированным. Большая часть доходов помещена в фонд суверенного благосостояния – Правительственный Глобальный Пенсионный Фонд – для будущих потребностей и инвестиций. Кроме того, «правило налоговой политики» ограничивает структурный бюджетный дефицит за вычетом нефтепродуктов, по полному экономическому циклу – 4-мя процентами – ожидаемому реальному доходу Фонда.
Во всех четырех странах были разрегулированы несколько рынков. Налоги были сокращены, так же как уровни социальных выплат. В Швеции уровень налогов (все налоговые поступления как процент ВВП) упал от 56 процентов в конце 1980-ых к 47 процентам в этом году. Расходы снизились еще быстрее, превращая бюджетный дефицит в структурный профицит.
И Финляндия и Швеция, главным образом из-за политической травмы, оставленной глубоким спадом, смогли провести всесторонние программы реформ. Спустя всего несколько лет, в середине 90-ых, там был создана радикально новая макроэкономическая структура, с независимыми центральными банками, строгими правилами бюджета, отменой регулирования и более низкими уровнями социальной поддержки. Эта структура дала обоим странам стабильную среду с низкой инфляцией. В Швеции новая, частично гарантированная пополняемая пенсионная система заменила старую, полностью гарантированную систему.
Вдобавок ко всему, Финляндия и Швеция были хорошо спозиционированы, чтобы собрать огромные выгоды «новой экономики». У них есть IT и телекоммуникационные компании мирового класса, так же как и традиции хорошего международного управления. Результатом был быстрый рост производительности. Дания извлекла выгоду из расширения международной торговли и увеличения спроса на сельскохозяйственные продукты. Норвегия, конечно, извлекла пользу от постоянно растущего спроса на ресурсы и энергию.
Нужно отметить, тем не менее, что эти четыре скандинавских страны не были неуязвимы к факторам, досаждавшим другим странам во время последнего кризиса. Датский рынок недвижимости получил серьезный удар из-за его высоких предкризисных уровней, и частный долг там все еще высок. В Швеции некоторые банки интенсивно кредитовали Прибалтийские страны, которые испытали ужасное падение. Теперь взлетают цены на недвижимость в Швеции, что вынуждает некоторых экономистов бояться, что образуется новый пузырь. Однако, как группа, скандинавы жили лучше, чем большинство стран. И обжегшись на банковских кризисах начала 1990-ых, скандинавские банки не рисковали вкладываться в экзотические и опасные кредитные деривативы.
В моем представлении эта относительная скандинавская история успеха происходит в значительной степени из-за кризисного управления 1980-х и 1990-х. В этом, несомненно, урок, который будет изучен странами континентальной Европы: быстрая и решительная стратегия реформирования может привести к лучшим результатам, чем затяжная и ограниченная.
Скандинавский опыт кризисного управления?
Стратегические уроки, следующие из скандинавского опыта, показывают, что существует возможность возвратить стабильность и восстановиться для экономических систем, находящихся во власти кризиса. Однако, нам следует учитывать, что во всех странах толчком к необходимым программам реформ были именно глубокие кризисы.
Но это заключение, конечно, поднимает более фундаментальную проблему. Что позволяло скандинавским странам на самом деле хорошо использовать свои кризисы? Бывший начальник администрации президента Обамы, Рэм Эмануэль, язвительно заметил: «Никогда не позволяйте хорошему кризису пропадать зря». Но множество стран позволяют. Каким образом скандинавские страны не «растратили» свои кризисы впустую? Есть ли некоторые общие элементы скандинавским способом обращаться с кризисами, которые выгодны и могли быть использованы в других странах? Есть ли определенный «скандинавский опыт», на котором мы могли бы учиться?
Один из индексов конкурентоспособности ВЭФ берет в расчет прозрачность и эффективность публичных институтов общества. В последнем отчете 4 из 6 верхних позиций этого «основания» заняли основные скандинавские страны.
Источник: World Economic Forum Global Competitiveness Report 2010-2011.
Еще раз: почти невозможно создать кальку для других стран, с различными особенностями, в различные времена. И как мы видели выше, эти четыре страны следовали за различными стратегиями, что касается валютной политики, политики доходов и т.д. Тем не менее, есть определенные общие черты в том, как эти страны ответили на проблемы. У всех четырех есть традиция поиска политических решений консенсусом, очевидный пример здесь – норвежское соглашение между правительством, трудящимися и руководителями компаний.
Кроме того, их экономические системы открыты, и протекционизм не стоит в повестке дня. Профсоюзы благосклонны к новым технологиям. И они все, более или менее, придерживаются представления, что отпуск по болезни и системы социального страхования по безработице должны быть сформированы способами, которые одновременно и щедры и поощряют рост. Это создает определенную социальную сплоченность, которая может оказать благоприятное воздействие на выработку решений и рост. Комбинация либеральных законов о труде – сравнительно простые правила найма и увольнения – со щедрыми уровнями социальных выплат, и активная политика на рынке труда, слились в понятие flexicurity (от англ. flexibility - гибкость, и security – защищенность) поскольку их цель – именно скомбинировать и гибкость и защищенность.
Эта система, однако, не всегда функционирует как предполагалось. Она не предотвратила роста безработицы, как долгосрочного, так и во время последнего кризиса. И она оказалась не в состоянии полностью предотвратить создание многочисленной группы структурно безработных иммигрантов, которые теперь создают отчуждение в прежде однородных странах. Тем не менее, она может быть важной частью ответа на вопросы о скандинавском опыте.
Все вышеизложенное поднимает новые вопросы и продвигает нас к следующему аналитическому уровню: Каким образом скандинавские страны, с их сильным акцентом на этике труда и трудовых отношений, приняли модель flexicurity? Здесь, презренный экономист должен оставить поле деятельности историкам. Ведь именно эта проблема проанализирована в следующем эссе Ларсом Трэгордом и Хенриком Берггреном.
